Наш Путель
(Маленькие истории)
 Что может человек «вкратце» написать о собаке, которая покорила его сердце и по образу которой должны оцениваться все другие собаки (без всякого шанса на успех)?
Сначала заметка в газете — дифирамб одного охотника суперсобаке: сильнейшая, отважнейшая, умнейшая.
Затем — внешний вид: похожа на свинью, белая с маленькими глазками, некрасива.
Реакция моей жены: в мой дом это чудовище никогда не войдет!
Однако оно вошло. Растрогало то, что оно было таким маленьким. Из-за своих коротких (пока) ножек бультерьер не мог взбираться вверх по лестнице и так и повисал на ступеньках своим толстым «молочным» брюшком.
Двумя месяцами позже. У нашего дога (суки) течка. Один немецкий шпиц постоянно приходит в гости (незванным). Поскольку он, очевидно, бисексуален, ему хочется изнасиловать и нашего «поросенка». Мы пережили первый припадок бешенства нашего Путеля (так зовут бультерьера). Он начал с высокого пронзительного вопля, который вскоре перешел в утробный вой. Шпиц удалился, а мы высказали свое одобрение.
Еще через три месяца. Путель привлек внимание старого Ольфи (помесь овчарки), признанного «короля» округи. Этот задира применял один весьма подлый способ унизить своего противника: когда тот ложился на спину, он... мочился на него. Ольфи так же оскорбил нашу миролюбивую «свинью». «Свинья» дружелюбна, но навострила уши, высоко задрала хвост, никаких «шерсть дыбом». Второй заход Ольфи завершился полной победой Путеля. Продолжительность схватки 0,2 секунды. Ольфи вскочил и убежал, преследуемый нашей «свиньей». По страховке выплатили 2000 шиллингов (тарелки, вазы, бокалы, стол).
Между тем позволю себе описать черты характера Путеля: он не храбрец (если храбрость — то качество, которое позволяет нам не осознавать опасность), но он невероятно отважен. Он должен изучить все, чего он боится. Это, например, глубокие ямы, в которые он должен слазить, это — ползущая гусеница, на которую он должен непременно наступить и т. д.
Он порядочный холерик и может лишь недолго играть с другими собаками. Затем слово за слово... и дело кончается ветеринаром.
Он нуждается в любви: его излюбленное местонахождение - колени (мои, моей жены, моего сына).
Он очень чувствителен: одно грубое слово в семье заставляет дрожащую собаку поджать хвост.
Он ненавидел драки и уклонялся от них. После потасовки он — хотя и победитель — чувствовал себя глубоко несчастным и нуждался в утешении.
Когда ему исполнился год, у нас с ним был серьезный разговор. После этого он осознал, что на социальной лестнице он стоит первым — сразу после меня, моей жены и нашего сына.
В два года он попытался дать нам понять, что ему не обязательно готовить отдельно: он решил, что ему вполне подходит то, что едим мы. Он остался на отдельном меню.
Начало отпуска превращалось для нас в пытку. Он, который обычно всегда (даже перед дамами!) должен был первым выскользнуть из дверей, оставался стоять у порога: голова опущена, уши висят, хвост висит, все висит. Само воплощение горя.
В общем, с тех пор отпуск превратился в нечто странное. Моя жена совершенно всерьез требует в номере гостиницы, чтобы я ей положил на ноги чемодан. Так ей лучше спится. Это напоминает ей нашу «свинью», которая, несмотря на категорический запрет, всякий раз взбирается на кровать, как только погасят свет.
Кстати, о чемодане. Первому отпуску Путель пытался помешать, для чего он улегся в раскрытый чемодан в надежде на то, что его не заметят и запакуют.
Он умер 22 марта 1978 года. Письмо, которое я тогда написал своему другу-англичанину, я так никогда и не отослал. Это был некролог, в котором о Путеле было написано лучше, чем все дотоле мной сказанное. И поскольку он этого заслуживает, я приведу здесь некоторые важные места:
«... вчера вечером умер Путель. Мы все еще совершенно расстроены, а я все плачу. Мы были с ним у ветеринара. Путель лежал в корзине в его кабинете, тяжело дышал и был без сознания. Мы сидели на скамейке в соседней комнате... и ждали, пока ветеринар полечит пару лошадей где-то в Нижней Австрии. Когда он, в конце концов, вернулся, Путель был уже мертв.
Он был лучшей собакой, которую я когда-либо знал не из-за качеств, которые обычно ценят в собаке: он не так уж хорошо дрался, как другие бультерьеры, он дрался скорее плохо и многочисленные шрамы на его шкуре доказывали это.
Борьба была для него апортом и самоцелью. Он не был также сторожем, охраняющим вещи, ему не принадлежащие, и в нем не было многого из того, что должно быть в собаке — особенно в бультерьере. Но в нем было необычайно много очарования. Качество, которое так трудно описать.
В общем, он был моим другом или, лучше сказать, я был его другом и он любил меня. А кто не герой для своего камердинера?»
Доктор X. С. Лайнинген-Вестербург
("S.BullterrierAlmanach", 1984, Osterreichiycher Bullterrier-Club)
|
